Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Страница 23

Доктор Джей передал мне пузырек с маленькими желтыми таблетками и сказал:

– Пусть принимает, это поможет.

Это было успокоительное средство, которое, по словам доктора, поможет снять приступы патологической тревожности у Марли. Доктор Джей надеялся, что благодаря лекарству Марли сможет адекватно воспринимать гром и в конце концов поймет, что это всего-навсего неопасный шум. Боязнь грома у собак, как нам объяснил доктор, довольно необычное явление, особенно во Флориде, где во время жаркого сезона почти ежедневно бывали сильнейшие грозы. Марли понюхал склянку у меня в руках, сгорая от нетерпения начать новую жизнь и попасть в наркотическую зависимость.

Доктор Джей почесал загривок Марли. Врач покусывал губы, будто хотел сообщить нам что-то важное, но не знал, как подступиться.

– И, – наконец произнес он, – вам, наверное, нужно подумать о его кастрации.

– Кастрации? – с недоумением переспросил я. – Вы хотите сказать… – Я взглянул на яички пса – комичного вида огромные шары, болтавшиеся между задними ногами Марли.

Доктор Джей тоже посмотрел на них и утвердительно кивнул. Я, кажется, вздрогнул, а может, и вовсе схватился за сердце, потому что он поспешил добавить:

– Это совершенно безболезненно, да и ему так будет гораздо комфортнее.

Доктор был в курсе проблем Марли. Он был нашим духовником, и мы рассказывали ему обо всем: и об ужасном опыте дрессировки, и о нелепых выходках собаки, и о потребности все крушить, и о его гиперактивности. И вот Марли, когда ему пошел седьмой месяц, начал предпринимать попытки совокупиться со всем, что способно двигаться, включая наших гостей.

– Мы просто избавим его от фонтанирующей сексуальной энергии и сделаем счастливой, более спокойной собакой, – сказал доктор Джей, заверив, что операция не скажется на добродушном нраве Марли.

– Господи, просто не знаю… – засомневался я. – Кажется, это… приговор.

У Дженни, напротив, подобных сожалений не возникло.

– Давайте отрежем ему эти отростки, – согласилась она.

– А как тогда быть с возможным потомством? – спросил я. – Неужели он не продолжит свою родословную? – Уплывающие возможности прибыли промелькнули перед моими глазами.

И снова доктору Джею пришлось осторожно выбирать слова.

– Думаю, вам стоит оценить проблему более трезво. Марли – славный домашний пес, но мне кажется, что у него немного шансов стать производителем. – Он был максимально дипломатичен, но выражение лица выдавало его: на самом деле он пытался достучаться до меня: «Побойся Бога, парень! Ради будущих поколений мы должны исправить эту генетическую ошибку любой ценой!»

Я пообещал подумать, и мы уехали домой с новым успокоительным средством.

* * *

Пока мы решали, как поступить с Марли, Дженни начала предъявлять запредельные требования к моим собственным мужским достоинствам. Доктор Шерман разрешил ей снова попытаться забеременеть. Она приняла вызов как истинный олимпиец. Времена, когда она переставала принимать противозачаточные пилюли (будь что будет!), давно миновали. В схватке за оплодотворение Дженни перешла в наступление. И, конечно, для этого нужен был я, главный союзник, снабжавший ее амуницией. Как и большинство мужчин, с пятнадцати лет всеми силами старался доказать противоположному полу, что я достойный партнер. В конце концов я нашел ту, кто с этим согласилась. Мне следовало бы прыгать от восторга. Впервые в жизни женщина хотела меня сильнее, чем я ее. Это был рай для мужчины. Никаких уговоров, никаких унижений. Наконец-то на меня появился спрос, как на лучших породистых собак. Я должен был находиться в экстазе, но неожиданно все это превратилось в тяжелую и рутинную работу. Дженни ждала от меня не просто любовных утех – она хотела зачать ребенка. А это значило, что мне предстояло изрядно потрудиться. Начались серьезные дела. Самые радостные ночные удовольствия неожиданно превратились в клинические эксперименты, с измерением температуры, ведением менструальных календарей и таблиц овуляций. Я ощущал себя пажом всемогущей королевы.

Происходящее «вдохновляло» меня примерно так же, как визит в налоговую инспекцию. Дженни привыкла к тому, что я реагирую на ее малейший намек, и она не без оснований считала, что старые правила оставались в силе. Скажем, я чиню мусорный бак, а она подходит со своим календарем и говорит: «Мой последний цикл начался семнадцатого, это значит, – и тут она делает паузу, подсчитывая дни, – что нам нужно заняться этим прямо СЕЙЧАС!»

Мужчинам из рода Грогэнов не нравилось, когда на них давили, и я не был исключением. Понадобилось совсем немного времени, чтобы я пережил главное мужское фиаско: неудачу в сексе. А раз уж это случилось, считай, игра окончена. Моя уверенность пошатнулась, а нервозность возросла. Я знал, что случившееся может повториться. Одно поражение настраивало меня на другое. И чем больше волновался по поводу своих супружеских обязанностей, тем реже мне удавалось расслабиться и сделать то, что ранее происходило само собой. Старался избегать любых намеков на секс, чтобы не дай бог не заронить в голову Дженни ненужных мыслей. Я жил в смертельном страхе, вдруг моя жена попросит раздеть ее и заняться любовью. И стал подумывать, что жизнь отшельника в глухом монастыре – не самый худший вариант.

Но Дженни не собиралась сдаваться. Она была охотницей, я стал добычей. Однажды утром я работал в офисе своей газеты всего в десяти минутах ходьбы от дома, как вдруг она позвонила и поинтересовалась, не готов ли я встретиться с ней в обеденный перерыв. «Ты имеешь в виду дома? Нам одним, без компании?»